В декабре 2024 года 90 лет исполнилось академику Леопольду Леонтьеву — одному из наиболее авторитетных научных специалистов в металлургической отрасли. Выкроить время для интервью «Про Металлу» он сумел не сразу, ведь Леопольд Игоревич по-прежнему в строю, в частности, является советником генерального директора ЦНИИчермет им. И.П. Бардина, ведёт аспирантов и учёных, которые собираются защищать докторские, и так далее.
— Леопольд Игоревич, кто были Ваши родители?
— В нашей семье Леонтьевых мой отец был, наверное, первым интеллигентом. Я не знаю, что он закончил, но по специальности он был бухгалтером, причём на моей памяти на ряде предприятий работал главбухом. То есть явно финансовое образование он имел. А мать была рабочая на фабрике, швея-машинистка. Я родился на Урале в Шарташе, в 6 километрах от Свердловска, ныне Екатеринбурга. Кержачский (старообрядческий — «Про Металл») такой посёлок, сейчас это уже часть мегаполиса.
— В честь кого Вас Леопольдом назвали?
— Я много допытывался у родителей... Королевское такое имя. Родители говорили, им нравилось имя Лёвушка, но их друзья Львом уже назвали передо мной родившегося ребёнка. Тогда отец нашёл похожее имя.
— А почему Вы решили учиться на металлурга?
— Это не сразу пришло. В 1952 году был комсомольский призыв в авиацию. Я заканчивал мужскую гимназию, тогда было раздельное обучение. И почти весь наш класс решил в авиацию и двинуться, и я тоже. Кстати, гимназия была очень хорошая, с преподаванием английского, немецкого и латыни. Я потом говорил на немецком достаточно свободно... Мы пришли организованно, всем классом. Но я уже был очкарик, очкариков отмели сразу. И мой друг, тоже носивший очки, сказал: «Знаешь, сейчас очень выгодно пойти в металлургию — там самая высокая стипендия!»
Это тоже повлияло на выбор, мы с ним поступили на металлургический факультет Политеха. Кроме того, у меня отец работал главным бухгалтером Новотрубного завода в Первоуральске. Я там часто бывал, видел прокатное производство, оно мне нравилось. И я подал заявление на обучение прокатному производству. Сдал всё на отлично, у меня и в аттестате школьном было всего две четвёрки. По русскому языку и географии. Мне предлагали географию пересдать, я бы тогда на медаль шёл. Но мне что-то не захотелось...
Леопольд Леонтьев в 1982 году.
После сдачи экзаменов в институте я посмотрел списки — вижу, что я не прокатчик, а доменщик. Мне в приёмной комиссии объяснили: в доменщики мало кто у нас заявления подал. А нам надо было сформировать все группы равноценными. Вот мы вас как отличника туда направили. Можете на втором курсе перейти... Но я остался.
Там были очень хорошие преподаватели. И подобрался очень хороший студенческий коллектив. Причём опять чисто мужской. Говорят, во время войны была одна женщина горновой, но вообще-то профессия мужская. Интересно, что в нашей группе мы создали мужской инструментальный ансамбль, который занял на городском смотре самодеятельности первое место. Я на гитаре в нём играл.
— А кто Вас учил?
— Мне везло в жизни с учителями. Нам с первого курса начали читать физическую химию — именно применительно к металлургическим процессам. Был очень хороший преподаватель и крупный учёный Олег Алексеевич Есин. Он вместе с Павлом Гельдом написал книгу «Теория металлургических процессов». Был основоположником ионной теории шлакообразования. И он очень интересно нам физическую химию преподавал вплоть до последнего курса. Он и меня, и многих вдохновил хорошо учиться.
Вообще там был очень сильный преподавательский состав. Гельд, которого я упомянул, крупный физик. Мой непосредственный куратор по кафедре — Владимир Грузинов, впоследствии ставший академиком в Казахской ССР, очень хорошо знавший доменный процесс, доменное оборудование, вместе с нами специально выезжал на заводы.
После третьего курса нас отправили на практику на заводы. Причём Грузинов нам советовал: не ходите на предприятии словно туристы, а сразу потрудитесь на рабочих местах. Первая практика у нас была в Магнитогорске.
Начал я свою практику с работы пятым горновым, это самый последний, он заведует шлаковой лёткой. Что, кстати, тоже серьёзно... А начав с пятого, я в итоге до второго горнового дошёл, передвигали меня. Не из-за особых моих талантов, а потому, что рабочие-металлурги, в силу известных причин, могли на смену и не выйти.
Вот и пришлось подменять, осваивая смежные профессии. Очень яркие были впечатления от завода.
Затем была уже практика после 4 курса в Нижнем Тагиле, тоже на рабочем месте. Но там я от рабочего «вырос» до газовщика, больше с приборами работал — до мастера, правда, не подняли меня...
А вот преддипломную практику я уже проходил в Череповце. На меткомбинате, который всего год как существовал. И мне дали задание — проектировать вторую очередь аглофабрики... хотя я доменщиком был. Часть моих решений была использована. Горжусь тем, что я был у самых истоков ЧерМК.
Леопольд Леонтьев продолжает работать и в наши дни, несмотря на солидный возраст.
— Но там Вы не остались?
— По окончании института был готов туда ехать. Но я был отличником, а в Свердловске тогда создавался Институт металлургии Уральского филиала Академии наук (он отделился от Института химии), меня туда распределили.
— Что было в центре Ваших научных интересов?
— В Институте очень широко приходилось работать. Главной проблемой была комплексная безотходная переработка сырья. То, что теперь называют технологией замкнутого цикла. Вот фактически мы с этого начали.
Я был в лаборатории комплексной переработки и подготовки сырья, которую возглавлял лауреат Сталинской премии, тогда кандидат наук, но при этом профессор Виктор Миллер. Вот я единственный раз поработал с настоящим немцем. Он, в частности, научил меня излагать мысли очень кратко и по сути... Кстати, там мы все установки для экспериментов делали своими руками.
Миллер потом перешёл в Ленинградский Механобр, звал меня, Ленсовет квартиру там готов был дать... Но не сложилось. Хотя очень крупная работа у меня была с Питером, я её и теперь часто поднимаю как руководитель конгресса «Техноген» — это проблема красных шламов. То есть вопрос комплексной переработки бокситов.
Их в России накоплено сотни миллионов тонн! И проблема не решена до сих пор. Ведь в красных шламах 30% железа, 15% остаточного глинозёма, вся гамма редких элементов. Скандия там в 4 раза больше, чем в урановых рудах!
Мы тогда на Алапаевском заводе построили полупромышленную установку для переработки красных шламов, отработали технологию, в том числе выделения скандия. Фактически мы получили безотходное производство — то, что осталось после выделения металлов, шло на цементный завод.
Институт ВАМИ эту тему развил, выполнил технико-экономический доклад, и по итогам их доклада профильное министерство приняло решение — технологию внедрить на СУМЗе. Тогда первым секретарём обкома КПСС был Борис Ельцин. Он тоже сказал, будем внедрять! И тут же захотел стать москвичом. Забыл о том, что собирался это сделать. Потом директор СУМЗа мне говорил: ну, если бы на меня надавили бы, я б конечно сделал... но раз никто не давил, то зачем оно мне?
Академик Леонтьев всю жизнь посвятил металлургии.
— И до сих пор проблема не решена?
— К сожалению. Красные шламы лежат и наносят огромный ущерб экологии. Представители крупных компаний мне в лицо говорят: «Мне гораздо дешевле платить за то, что я наношу ущерб окружающей среде, чем создавать новую технологию». А можно же и частично красные шламы перерабатывать, у нас полтора десятка способов разработано.
Я недавно с Росприроднадзором эту тему обсуждал, они, похоже заинтересовались. В этом году проведём очередной конгресс «Техноген», там опять вопрос поднимем.
Алексей Василивецкий
Продолжение следует...
